СТР-7
За бортом
«Давай, давай, родненький!.. Давай, милай!..»
Вынырнув в конце концов на поверхность, Березин шумно отфыркался. Судорожно хватая ртом воздух, помотал бритой головой и провёл пятернёй по лицу, смахивая воду. Затем открыл глаза и огляделся вокруг, извиваясь всем телом. Мгновенно намокший дорогой костюм сковывал суматошные движения, не позволяя рукам грести быстрее.
Двухпалубный теплоход, держа курс на полную Луну, безмятежно удалялся прочь от Березина. Открытые окна и иллюминаторы на сотни метров окрест излучали свет, веселье и музыку. Подстёгиваемая бодрым ритмом незатейливая мелодия пронзала барабанные перепонки, как если бы Березин продолжал стоять на борту. Модная певичка завораживающим голосом, словно в насмешку, обещала родить от Березина сына и дочку.
- И точка. - то ли подтвердив её желание, то ли констатировав своё новое, незавидное, положение, подумал Березин.
Он моментально протрезвел. Не понятно, что сыграло большую роль: холодная вода Ладожского озера или леденящий душу ужас первых секунд погружения в бездну. Но едва сделав несколько глубоких вдохов, Березин осознал, что мозг снова заработал хорошо отлаженным компьютером, словно и не была незадолго до этого кровь Березина разбавлена добрым литром элитного Чиваса.
- Без паники. - привыкший брать под контроль любую жизненную ситуацию, Березин быстро овладел собой.
Страха не было. Страх и паника - участь слабаков. Березин отлично умел подавлять глупые, а оттого совершенно бесполезные для дела эмоции. У уверенных в себе страха не бывает. То чувство, что Березин испытал при падении с корабля, нельзя назвать страхом. Неизвестность - да. Неожиданность - когда сознание не в состоянии оценить мгновенно изменившиеся обстоятельства и в игру вступают животные инстинкты. Это лишь сиюминутный испуг.
Но неизвестность уже позади. Душа, гостившая в пятках всего мгновение, уверенно занимает своё законное место. Где у души законное место Березин, как человек, верующий не то чтобы очень, никогда не задумывался, но - показалось - где-то в районе диафрагмы стылый вакуум наполнился вдруг лёгким щекотанием.
Обстановка предельно ясна. Инстинкты выполнили свою задачу, заставив руки и ноги вытолкнуть тело навстречу спасительному глотку воздуха, и теперь уступили место холодному прагматичному анализу.
Кричать бесполезно. Музыка, будь она неладна, заглушила бы и целый хор молящих о помощи. Но это, пожалуй, единственный минус. Если, конечно, не брать в расчёт самое главное - то, что его тело в полном одиночестве болтается посреди крупнейшего в Европе озера над двадцатиметровой толщей воды.
Что из плюсов?
Его не затянуло под ходовой винт. Уже хорошо.
- Да уж, без рук и ног было бы значительно тяжелее барахтаться. - циничная ухмылка перекосила лицо Березина.
Акул бояться тоже не стоит - слава богу, для праздничного застолья в этот раз выбрали родимые просторы, а не бесконечные лабиринты Малайского архипелага. А имеющие дурную славу ладожские шторма - знаменитая „толчея“ - в это время года маловероятны. И... И… только-то?
Да, с плюсами тоже не густо. Хотя нет. Как же он забыл свой основной козырь! Его найдут. Его будут искать и точно найдут. Живым или мёртвым, непременно найдут. Если повезёт, найдут уже с рассветом. Значит, задача лишь в том, чтобы остаться в живых до утра. Быть доставленным на берег в виде раздувшегося смердящего трупа - где-то денька через три-четыре, как всплывёт - в планы Березина никак не входило.
Пойти ко дну он не боялся. Что-что, а продержаться на воде с десяток часов он сумеет. Желание жить придаст сил. Главное, не окочуриться от холода. На дворе, конечно, середина июля, жара под тридцать, но вода в этой части Ладоги редко прогревается выше восемнадцати. Небось не тропики, небось и до вечной мерзлоты рукой подать. Впрочем, замёрзнуть Березин также не планировал. Солидный вес, далеко за центнер, предполагал немалую жировую прослойку под кожей, которая не только сохранит тепло, но и поможет оставить тело на плаву бесконечно долго. Жир, как известно, легче воды.
Березин вспомнил, как в молодости подтрунивал над поджарыми приятелями, не умеющими неподвижно лежать на воде. Парни в долгу не оставались. „Оно“ не тонет, обычно со смехом парировали они. И, подныривая сзади, срывали с упитанного увальня плавки. А потом бежали на берег, кадрить таких же, как сами, стройных девчонок. Теперь-то Березину плевать, каких красавчиков предпочитают стройные блондинки и брюнетки. Теперь выбирает он, Березин, и никакая, даже самая распрекрасная фифа не смеет ему отказать.
- Чёрт! Как меня угораздило? - прохладная волна лизнула Березина в подбородок, вернув в настоящее. - Эта сучка, как её там... - Маринка? Марьянка? Маруська? Тьфу! - пошла уже в душ. Вышел покурить, называется... Как можно было поскользнуться на сухой палубе? Черт! Как?!
Встал. Опёрся о перила. Посмотрел вниз, на едва различимые в черноте седые завитки пены. Голова закружилась? Нет, не было. Нога сама вдруг поехала, и...
Нужно только не дёргаться, не тратить зря силы. Тело, действительно, само не потонет, пока в лёгких есть воздух. Именно от паники, наглотавшись воды, а не от неумения плавать тонет большинство людей. Одежда, правда, тоже своё подлое дело делает. Тянет, вяжет по рукам и ногам. Попробуй справься с такой обузой. Но тут, Березин хорошо это понимал, палка о двух концах. Снимешь одежду - справишься ли с холодом? Какая-никакая, - в воде хуже, чем было бы на воздухе, - но всё же теплоизоляция, в помощь подкожным запасам. А вот от всего лишнего в карманах, конечно, надо срочно избавляться. К дьяволу всё, что тащит вниз. Часы, бумажник, телефон - кого сейчас волнует, что ко дну пойдёт целое состояние?! Жизнь дороже. Березин пошарил по карманам. Пачка сигарет раскисла, её не достать.
- А-а-а, шут с ней, тоже мне тяжесть... Вот ботинки, блин, попробуй дотянись!..
Березин попытался как в детстве, не развязывая шнурков, поддеть задник носком другой ноги, но разбухшая дорогая кожа не поддавалась. Увлечённый борьбой с туфлями, Березин не сразу почувствовал, как в затылок ему несильно, но настойчиво долбит что-то твёрдое и упругое.
- Вот за это спасибочки! - поблагодарил он кого-то воображаемого, распознав в предмете полупустую пятилитровую бутыль из-под питьевой воды. - Не Ноев ковчег, конечно, но теперь я точно раков голодными оставлю.
- И где ж ты, сволочь, раньше был! - позабыв вдруг о благодарности к неведомому спасителю, буркнул Березин. - Ты, падла, знаешь, сколько „лимонов“ я сейчас Нептуну подарил?
Березин пошарил рукой в воде вокруг себя, будто надеясь вернуть так опрометчиво выброшенные вещи. Кредитки - чёрт с ними. Восстановит. Особенно было жалко часы, подарок к юбилею. Да и эксклюзивный Верту, скажем прямо, стоил Березину кой-каких усилий…
- Жажда меня вряд ли в ближайшее время замучит, - приговаривал Березин, откручивая крышку на бутыли с намерением вылить остатки воды, - А вот спасательный круг будет как нельзя кстати. Он обхватил бутылку обеими руками, перевернулся на спину и замер в раздумьях.
Глупо просто так тут болтаться. Хоть по чуть-чуть надо бы двигаться к берегу. Вряд ли он проплывёт даже десятую часть пути, но, по крайней мере, движение заставит кровь циркулировать по организму, принося живительное тепло в самые дальние его закоулки. Но куда? Куда прикажете плыть? Где он, этот долбаный ближайший берег?
В каком направлении скрылся теплоход, Березин вспомнить смог бы едва ли. Не до того было. Да и не факт, что следовал он к берегу. Вон те звёздочки на горизонте - не он ли? Или те? Кораблей, катеров и яхт в туристский сезон плавает немеряно. Поди разберись. Ещё бы под чужой винт не угодить. Из огня да в полымя. Тоже, знаете ли, не сахар.
- А кстати! Может, попробовать по звёздам?
Березин наморщил лоб.
- Если куда-то там от ковшика провести прямую - упрёшься в Полярную звезду. - вспомнил он детские книжки про пиратов.
Березин поискал глазами. Большую Медведицу он обнаружил сразу. И даже разглядел двойную звезду посреди рукоятки ковша, довольно хмыкнув от гордости за не утраченное с годами орлиное зрение. Только что это ему даёт? Куда и как вести воображаемые линии он никогда в жизни не пытался разобраться. К чему оно ему, городскому жителю, далёкому от морской романтики? Из школьных знаний оставались также мох на северной стороне дерева да муравейник, пологий с юга. Но эта информация, по понятным причинам, пригодится Березину ещё ой как не скоро.
Медведица вдруг махнула хвостом и озорно подмигнула Березину.
- Что за дьявольщина?
Веки налились тяжестью, в голове неприятно заныло, потом потеплело и плавно закачалось, убаюкивая...
- Чёрт, я сплю никак?! - вздрогнул Березин.
Казалось, большая прохладная „ванна“ должна бодрить как никогда. Но глаза закрываются, словно невидимые маленькие человечки ухватились за ресницы и тянут их книзу. Кажется…
- Кажется... Или нет, не может быть… Чёрт!
Хмм... Тогда и нога, получается, поехала вовсе не сама. Не зря же ему почудилось, что кто-то схватил его за ботинок. Дьявол! Этого только не хватало. Но кто? Кто осмелился?!
Ха! Этот кто-то, подсыпав снотворное, очень, видимо, рассчитывал на „несчастный случай“. Поглядим-поглядим... Бутылку этот кто-то явно не предусмотрел. Ладно, позже... Позже вычислим эту крысу... Сочтёмся. Сейчас надо спасать свою задницу...
Но вдруг не снотворное? Вдруг яд? Нет, нет, прочь! Прочь дурные мысли. Нельзя так. Всё будет хорошо. Судьба всегда благосклонна к нему, Березину. Надо только верить. Верить и действовать. Действовать!..
Из последних сил борясь с навалившейся тяжестью, Березин оторвал огромный лоскут от подкладки пиджака. Замотал лицо, стараясь закрепить повязку как можно надёжнее.
- Ничего, авось не задохнусь. Зато брызгами, если что, глотку не зальёт.
Затем он накрепко привязал петельку на бутылочном горлышке галстуком к шее.
- Эх, если бы вторую, - промелькнула мысль, - Можно было бы смастерить надёжный „воротник“ под затылком.
Но что делать - не до жиру. Надо радоваться тому, что есть.
Обессиленный, он замер, распластавшись на ленивых волнах. Большая Медведица пошла впляс, постепенно вовлекая звёзды вокруг себя в огромный хоровод и наконец, закрутившись к центру разноцветной спиралью, собралась в точку и взорвалась сверхновой в голове Березина. Березин провалился в пустоту…
Ну, как тебе там, милая моя? - старик поднял наполненную до краёв гранёную стопку. - Хорошо ли? Ждёшь ли меня? Скоро, скоро...
С черно-белой фотографии на старика смотрели искрящиеся лучистые глаза. Немолодая, но всё ещё привлекательная увядающей красотой женщина, весело улыбаясь, казалось, говорит ему что-то тёплое и ласковое. Да, он больше любил это фото, на кухне, на стене над столом. То, что на кладбище, оно какое-то... ну-у... официальное, что-ли, торжественное... Да ну... А здесь она живая. И по прежнему близкая. Как и не было тех десяти лет, что её не стало.
- Ходил сегодня к тебе... Как же... Поправил. Оградку, да... Цветочки... как ты любишь... Всё хорошо, милая. Всё, не беспокойся... Сынок завтра придёт, не переживай. Так вышло, ты ж понимаешь…
Так вышло…
Февраль в тот год выдался настолько лютый, что от мороза в посёлке полопались трубы.
- Как в понедельник?! - хватал он за грудки приехавшее из района начальство с технической комиссией.
- У всех детки малые - как они? А у меня старуха хворая. Как нам без тепла? Вы ополоумели!
Старуха... Не сровнялось ей тогда ещё и пятидесяти. Старуха! Это сейчас он настоящий древний дед, а она всё равно была бы рядом с ним молодицей. Шутка ли - целых семь лет разницы. Девка совсем. А старухой - так это он её со смехом разве. От глупости и счастья безмерного.
Приболела тогда, простудилась. Дело нехитрое - в их-то ветхом доме с эвона какенными щелями. С кулак иные. А та же комиссия - важная, щекастая - понавешала „маячков“ только на стены. Наблюдать, сказала, будем. Живите, мол, с миром. Все равно, мол, селить вас негде, а дом, мол, - какой он аварийный?! Он ещё вас переживёт.
Как в воду глядели...
Старик выпил, не закусив, и налил ещё. Застыл молча за столом с поднятой стопкой, лишь иногда вслух перебивая нахлынувшие воспоминания.
Приспособил он тогда, помнит, свой старенький „Москвичонок“ под печку. Радиатор вынул, шланги удлинил, да в те самые щели и просунул - благо, на первом этаже их довоенной аж четырёхэтажки они жили. Грел „старухин“ закуток, пока деньги на бензин все не сжёг. А обещанный лысым начальством понедельник обернулся следующим, потом следующим, и ещё…
- Так и дотянули до апреля, когда и так тепло стало. Даже пушек тепловых - обещанных клятвенно - не подвезли. Только старушка моя того апреля не дождалась. Нет, не тогда померла, нет. Ещё пожила чуток. В больницу в марте свёз её с двусторонним воспалением. Подлечили. Думали, жить начнём по-прежнему... Кусок потолка, правда, так не думал, что ей, сердешной, после июльской грозы на голову свалился. При чём тут гром и молния? Крыша ведь текла… Почему же не знали? Все знали...
Как же жжёт!
- Не надо, ба, не надо!
Руки у бабули большие и мягкие. Глаза добрые, ласковые. А колени острые. Держит сильно, не вырваться.
Но зачем она мажет этой жгучей, противной, вонючей гадостью?!
«Терпи, сыночка, терпи... Зато девки любить будут... Красивые... Все как на подбор-р-р-р-р...»
- Не-е-ет! Не нужны мне девки! Отстань! Больно! Ба-а-а-а...
Он приоткрыл веки. Едва ли он мог ответить наверняка, что разбудило его: тупая боль под лопаткой, пышущее страшным жаром лицо или близкий рокот вертолётных лопастей. А может быть, и всё это вместе.
Перед глазами стояла серая пелена.
- У-у-у, дьявол! - догадался Березин и сорвал ткань, скрывающую лицо.
Не будь её, солнце, преодолевшее уже полуденную черту, несомненно опалило бы молочно-белую кожу до волдырей.
Вокруг Березина из воды там и сям торчали чёрно-бурые камни. А спина его, судя по всему, опиралась на такой же под водой. Примерно в километре в небе закладывал огромную дугу серо-голубой вертолёт.
- Ну вот и всё. Спасён. - словно пружиной подкинуло Березина.
Но ноги, потерявшие в воде силу и способность к координации, сразу же обмякли и, не удержавшись на скользком неровном дне, Березин рухнул как подкошенный, больно ударившись головой о камень. В мозгу ещё раз вспыхнуло, и сознание, будто лампочка от сильной встряски, погасло. Когда он снова открыл глаза, вертолёта не было.
- Дьявол! Понабирают, блин, слепых мудаков в авиацию! - щёки Березина сделались пунцовыми от злости. - Но ничего. Пусть только вернутся.
Они обязательно вернутся, и тогда он им - всем - устроит весёлую жизнь. И небо в алмазах устроит. Дайте только срок.
Что всё случится именно так, Березин не сомневался. Он не был оптимистом. Оптимизм, опять же, удел слабых. Всю жизнь он был прожжённым реалистом. Уверенным в себе реалистом. Да, именно. И никаких сомнений быть не может: всё произойдёт именно по его, Березина, сценарию. Господь бог может что угодно воображать там, на небесах, а здесь, на земле, на своей земле он, Березин, царь и господин.
- Ладно, не время, - осадил мстительные порывы Березин, - Распустил тут сопли.
Перво-наперво нужен новый план. В связи с нежданно открывшимися обстоятельствами.
Березин гордился своими способностями к мгновенному манёвру. Благодаря им он остаётся на плаву всю жизнь.
- Непотопляемым авианосцем в бурных перипетиях океана человеческих дрязг. - Березин аж хрюкнул, не в силах сдержать смешок. - Да ты поэт, Березин!
Что ему какая-то пресная лужа, пусть и величайшая в Европе! Тем более, что пучина уже не страшна. Вот он, Березин, стоит на твёрдой земле обеими ногами. А иначе и быть не могло.
- Так. Что имеем? - Березин обвёл окружающее пространство хозяйским взглядом.
Островок настолько мал, что даже Маленький Принц в своём микроскопическим мирке почувствовал бы себя Большим Королём, только лишь сравнив размеры их королевств.
Совсем ничего. Вот куча валунов, вот редкие кусты ольхи и ивы. Вот три сосны. Вот и мох - как положено, на северной стороне стволов. Маленькая ёлочка-подросток. В иное время и в иной ситуации - самая подходящая для украшения стеклянными шарами, мишурой да ароматными мандаринами.
И всё. Ни барашка, пускай хиленького, ни слона, ни удава. Впрочем, насчёт пресмыкающихся гадов зарекаться не стоит. Гадюки - твари настолько мерзкие и вездесущие, что легко могут оказаться не только на крохотном островке посреди бескрайней водной глади, но, вполне вероятно, даже на холодной беломраморной Луне. Так, по крайней мере, казалось Березину, приученному жизнью мгновенно просчитывать абсолютно все, вероятные и невозможные, риски заранее. Он не был энциклопедистом-всезнайкой, отнюдь нет. Но те бреши, что нередко образовывали в его памяти познания, мгновенно заполнялись чудовищной, можно сказать, сверхчеловеческой уверенностью в себе.
Аккуратно нащупывая дорогу, на четвереньках, он выбрался на крохотный каменистый пляж. Солнце палило зверски. Березин расправил затёкшие плечи, с трудом стащил с себя отчаянно сопротивляющуюся мокрую одежду и, аккуратно расправив, разложил на камнях - сушиться. На плечах осталась белая рубашка - чтоб не сгореть; на бёдрах - белые трусы с лаконичной надписью на иностранном языке, свидетельствующей, что содержимое данного предмета одежды достойно настоящего мачо. Белые носки довершили портрет южноамериканского плантатора-рабовладельца. Не хватало разве что мачете за поясом, широкополой шляпы и хлыста в пухлой руке. Вместо шляпы тремя ловкими движениями на лысый череп была водружена бандана из вчерашней повязки-подкладки. А мачете и хлыст - одновременно - заменила суковатая палка, подобранная тут же под ногами. В таком виде вполне можно было отправляться на осмотр своих новых владений. Однако, едва сделав несколько шагов по раскалённым и кое-где острым камням, Березин поспешил вернуться. С сомнением осмотрел навеки испорченные водой ботинки, тяжело вздохнул, но всё же надел обувку обратно.
Первые же шаги принесли обнадёживающие результаты. Остров совершенно точно не был необитаемым. Вернее, он был посещаемым и, судя по всему, нередко посещаемым. Березин обнаружил два кострища, одно из которых было довольно свежим. Вторым обстоятельством, вселяющим надежду, было наличие на горизонте ещё нескольких островков. Это говорило о близости берега. Правда, какой именно берег был близок и в каком направлении следовало плыть, „перескакивая“ с острова на остров, до сих пор оставалось загадкой. Конечно, больше всего островов находится в северной части Ладоги, и логично предположить, что именно там его и прибило к небольшой кучке камней, торчащей из глубины. Но всё же... Поди знай, в какие палестины гонял зафрахтованный капитанишка свой горе-лайнер, выгуливая их пьяную компанию под блёклыми звёздами убывающих белых ночей. Честно сказать, до определённой минуты Березина этот вопрос беспокоил мало. Его дело - нажраться от души и хорошенько поразвлечься, а обо всем остальном должны заботиться специально для этого предназначенные люди.
- Что, жизнь налаживается? Так, глядишь, и клад пиратский отыщется...
Как ни странно, основные „сокровища“ Березин обнаружил рядом с кострищем постарше. Совсем рядом стоял перевёрнутый жестяной бочонок, а под ним - две стеклянные банки. Соль и сахар. Так как банки не имели крышек, то содержимое от контакта с влажным воздухом, конечно, утратило свои первоначальные качества. Соль окаменела, а сахар слипся в вязкую массу. Впрочем, Березину выбирать не приходилось.
Тут же лежала сигаретная пачка. При взгляде на неё у Березина отчего-то заломило в ушах - так сильно курить он не желал ни разу в жизни. Он схватил пачку и нетерпеливо рванул крышку, едва не оторвав. Две пожелтевшие сигареты сиротливо приютились в углу. Рядом разместился коробок. Только тут до Березина дошло, что на самом деле его спасение - в этой маленькой невесомой коробочке со знакомым с далёкого детства аэропланом-кукурузником на этикетке. О вполне вероятной необходимости разводить огонь он, с его „компьютером“, анализирующим всё и вся, совершенно забыл. Вылетело из головы напрочь.
Коробок был почти полон, однако, как ни старался Березин, спички и не думали загораться. Он даже встал на колени. Не только спрятаться от ветра - подумалось, так меньше дрожат от волнения руки. Но всё равно, лишь одна спичка, едко зашипев на краткий миг, тут же погасла. Видимо, весь этот бакалейный склад под бочонком был устроен ещё прошлой осенью, а значит, талая вода успела основательно растворить серные головки на спичках.
- Твою мать! - подскочил вдруг Березин, словно камень, на который он оперся коленями, моментально раскалился докрасна.
Березин вспомнил, как вчера не смог, вслед за остальным содержимым карманов, выудить из недр пиджака расплывшуюся в воде пачку. Сигареты, естественно, превратились в месиво. Но зажигалка! По давней привычке Березин всегда держал зажигалку в сигаретной пачке. Березин бросился к пиджаку так стремительно, словно от его прыти зависело, успеет или не успеет он выхватить зажигалку из рук невесть откуда взявшегося воришки. Хотя на самом деле ни воришки, ни посягательств как таковых - с чьей-нибудь ещё стороны - не было и в помине. Зажигалка нашлась там, где и должна была лежать: в мокром табачно-бумажном комке в глубине бокового кармана. Вернувшись с зажигалкой к обнаруженной заначке, Березин сдул с механизма прилипшие табачные крошки и крутанул колёсиком. Раз, другой, затем ещё и ещё. Никакого эффекта. Взглянул через оранжевый пластмассовый корпус на небо. Полная. Значит, ерунда, просто отсырела. В такую жару высохнет в пять секунд. Положив зажигалку на большой плоский камень - для пущего тепла - Березин продолжил исследование острова.
Приятные сюрпризы продолжали радовать. Теперь не надо ломать голову, где раздобыть пилу или топор, чтобы свалить сосны. Дров и так должно хватить надолго. И дело вовсе не в его, Березина, везении. Прорыв случился в самой истории кораблекрушений. Нахлынувшая на мир цивилизация приготовила всем потенциальным робинзонам отличный подарок. Из подручных материалов, выброшенных на остров волнами, при известном желании и толике фантазии можно легко построить небольшой дворец. Ну или хотя бы хижину, если фантазия не богата. А если не привередничать и тупо, без затей, пустить застрявшие меж камней доски и бревна на дрова, то...
- Хоть на месяц оставайся! - настроение Березина заметно улучшилось.
Вытаскивая по пути те ветки и доски, что лежали в воде, на берег для просушки, Березин и не заметил, как за полчаса совершил „кругосветное путешествие“, вновь поравнявшись с оборудованной кем-то на скорую руку простенькой рыбацкой стоянкой.
Громкий выстрел бросил Березина на землю. Что-то просвистело мимо уха и клацнуло о валун неподалёку. Краем глаза Березин различил что-то рыжее, но рассматривать подробнее не было времени. Березин прополз за ближайший большой камень и осторожно поднял голову. Он ожидал увидеть лодку, тишком подобравшуюся к острову, а в лодке стрелка или даже целую команду наёмных убийц. Всё ясно: „они“ не смогли его отравить, не сумели утопить. Они пришли добить его подлым выстрелом.
Страха снова не было - была лишь звериная злоба. Ярость затравленного волка, не собиравшегося сдаваться без боя.
О том, что оглушивший его хлопок был вызван взорвавшейся над ухом зажигалкой, он догадался не сразу. Лишь когда лёгкое дуновение ветерка донесло до него характерный противный запах, он понял в чём дело. И тогда уже посмотрел внимательнее на рыжий обломок, чтобы убедиться окончательно: он полный кретин! И кретин он вовсе не потому, что принял безобидный пшик за снайперский выстрел. Хлопок действительно был очень похож. С устатку да от неожиданности и не то себе возомнишь. Кретин он потому, что вздумал просушить зажигалку на раскалённом солнцем камне.
- Вот тебе, получай! И песни у костра получай, и жареную осетрину...
С чего он взял, что будет лакомиться жареной рыбой - даже разведи он костёр - а тем более, осетром, которого в здешних водах не водилось испокон веку, Березин объяснить бы не смог. Скорее всего, на этот раз дело было совсем не в его самоуверенности, а…
- Просто к слову пришлось. Понял?! Идиот! Ты пойди поймай её, эту рыбу. Индеец Чингачгук, блин! Голыми руками, блин! Мудак, блин!..
Себя он ругал редко. А уж чтобы говорить с самим собой вслух - да не по-стариковски, невнятным бормотанием, а в голос! Такого не бывало. Но сегодня, видать, так уж вышло. Сегодня, не иначе, выдался именно тот день.
- Не каждый день ныряешь с парохода, потом чудом чудным выныриваешь прям на обетованную землицу, и тут же глупейшим образом всё просираешь!.. У-у-у… Чтоб тебе, сволочь!.. И нога ещё теперь…
Он осторожно дотронулся до разбитого колена, ощупал кругом, стараясь не задеть открытую рану. Из довольно длинной ссадины обильно сочилась кровь. Белый носок украсился быстро распускающейся багровой розой.
Березин уселся на принесённую штормами огромную шину - от „Камаза“, никак не меньше - и принялся смывать кровь водой, морщась от боли.
«Ты пописай на пальчик, сыночка - болеть и перестанет» - всплыл в памяти мягкий добрый голос покойной бабули.
- Пожалуй, - впервые согласился с бабушкой Березин, - А то и до заражения недалеко... Действительно, обработать довольно серьёзную рану здесь было нечем. На острове не рос даже подорожник.
Замотав колено лоскутом от рубашки - подкладка для этих целей не годилась - Березин в сердцах пнул шину здоровой ногой. Прощай, мечта сделать из шины огромный дымный факел, что растечётся копотью на полнеба и обязательно привлечёт чьё-то внимание.
- Хотя... А вдруг?
Он проковылял к плоскому камню и внимательно огляделся. Искать пришлось недолго. Металлическое колёсико-кресало с кремешком и насаженной снизу пластиковой трубочкой валялось тут же, рядышком. Березин подёргал механизм. Искры вылетали исправно.
- Ещё повоюем...
И, под тут же пришедший в голову мотив „Прощания славянки“, прихрамывая, но, как ему мнилось, бодрым маршем Березин отправился на поиски подходящего горючего...
- Дед! Дед, завтра едем на рыбалку. И даже не возражай. - голос сына звучал радостно и возбуждённо.
- Какой я тебе дед, щенок! - старик, казалось, был сильно сердит, но сын знал, что это только видимость. - Нарожай сначала мне внуков, потом уже буду дед. Сорок лет оболтусу! Ишь, удумал - дед!
- Ладно, дедуля, не бурчи, тебе не идёт, - не унимаясь, продолжал балагурить сын. - Червей сам накопаешь, лучше скажи, или мне?
- Это ты лучше скажи, почему у матери не был? Десять лет, чай...
- Да был я, был, бать. Честно был. - сын вмиг посерьёзнел. - Анютины глазки твои видел, свои подсадил. Извини, что с тобой не смог, батя. Сам понимаешь - работа...
Работа. Слава богу, есть теперь у сына нормальная работа. За которую деньги платят. Не густо, конечно, но всё не как раньше. Пришлось, правда, в соседний район переехать. В их-то посёлке и посейчас работы не сыскать.
Но видимся, видимся, грех жаловаться, не обижает сынок.
Он ведь тогда даже на похороны не приехал. Не отпустили. И сидел уже вроде не на зоне, а в вольном поселении. Один хрен.
Дурень, конечно. Пришёл бы, посоветовался. Глядишь, чего-нидь и придумали, как-то поджались. Сообща-то оно как-никак сподручнее.
Не заладилось в посёлке с работой. Вернее как. Фабрика-то своя была. Как там дикторша говорила - градообразующая... или как? Одна-единственная, в общем, коли по-простому. И даже работу давали, пока хозяин не сбёг. А денег-то - шиш. Месяцами иной раз не платили. И каждый раз начальник тот районный, мордатый, приезжал, все обещал хозяина, значит, к ногтю - приструнить, значит. Это уже много после народ прознал, что тот с начальством-то вроде как кореша или, может, сродственнички.
А у сына-то семья; жена, как на грех, как раз отяжелела. Что ему делать прикажете без денег? Не медведи, чай, лапу сосать. Вот и подбили его, дурня, дружки. Свою же фабрику и обчистили. Кабеля медного - на многие мильоны. Ну и дали кому сколько. Кто ж их послушает, что они своё только вернуть хотели. Мой ещё легко отделался.
Невестка с горя психанула, аборт сделала. Не приведи господь, такой грех на душу!.. Потом и вовсе ушла. Какой-то хлыщ городской объявился, подобрал... Стерва, конечно. Но, если вдумчиво рассудить, её тоже понять можно. Живой ведь человек…
- Батя-а! Ба-ать! Ты чего там, уснул? Чего ты там сопишь в трубку? Бать, ты плачешь, что ли?!
- Сдурел, щенок! Мужик не плачет!.. - пожухлый голос явно не вязался со сказанным. - Извини, сынок, задумался я... Думаю, сынок, палатку брать аль нет.
- О-о-й... Врать-то, не умеешь, дед... Не переживай, я всё возьму. В восемь за тобой зайду, ага?
- В восемь? А выспишься ли? Ты ж это, вроде, с ночной?
- Всё нормуль, дед. На том свете отосплюсь…
- Типун тебе на язык, ирод!
- Ха! Не дрейфь, дед, прорвёмся... Только...
- Да?
- Дед...
- Да не говори мне дед, сколько говорить!
- Де-ед…
- Да?
- С нами Серёга поедет, ты как?
- Тот самый?
- Да.
- Нн-у-у... А он сам-то как?
- Держится... Вроде... Ему надо отвлечься, бать, понимаешь?
- Оно понятно…
- Давай только, бать... Как не было, ага? Пусть забудет. Будто ничего не произошло. Как раньше. Едем, рыбачим, тары-бары о том, о сём... Водки выпьем. С песнями, с матюгами... И молчок, ага?
- Само собой, сынок. Что ж у тебя батька, дурной, что ли?
- Дед...
- Ну что ещё?
- Я люблю тебя, дед…
- Дурак…
«Вот же ты у меня дурачок! - голос бабушки нестрогий, льющийся неспешным ручейком. - И правильно тебя мальчишки поколотили. Я б тебе ещё всыпала. Это ж как тебя угораздило в одежде в речку лезть? Всей компании пикник испортил... Запомни, сыночка, спички надо всегда в сухости держать. Огонь, он всему голова... Забыл, зыбы-ыл, - мягко передразнила бабушка внука, -Ну иди уже, я тебе царапины смажу. Завтра как новенький побежишь! У, шалопут…»
Эх, сейчас бы бабушкиного бальзамчика! Того самого. На травах, одной ей ведомых. Царапины что - ерунда! Нутро бы смазать! Он ведь - на чистом спирту - как душу согревает...
Десятый день на острове…
- Или одиннадцатый? Надо бы, как Робинзону, может, зарубки на дереве делать?
Есть уже не хочется. Первые три дня готов был ботинки сожрать. Солью посыпать - и жевать, жевать, жевать… Теперь нет, как-то рассосалось. Вместе со сладкой водичкой из найденного сахара закончилось и тянущее чувство под ложечкой. Слизняков, найденных под камнями, он есть пока не решался. Даже хорошо - вон, как постройнел. Аполлон, блин! Побрить - и вылитый.
Мохнатый Аполлон... хм… - ну нет, смешно.
Ага. Смешно. Обхохочешься!..
Если честно, совсем херово. Плохо совсем… По ночам зябко становится. Август, почти осень в этих местах. И курить. Как же хочется курить! Не есть - курить. И огня. Да, ночью, пожалуй, больше всего хочется просто тепла. Эх, бабка, бабка, как ты опять права. Не сберёг я огонь… Где эти сволочи? Спасатели, блин!.. Убью!..
Березин с трудом поднялся. Рана на колене затянулась, но всё ещё болела. Колено отекло, сгибалось плохо, ныло ночами, особенно под утро. Страшно, долгими частыми приступами, душил кашель. Затяжное купание и ночёвки на остывающих камнях не прошли, видать, даром. Но разве об этом стоило сейчас беспокоиться? Березин приставил ладонь ко лбу козырьком и оглядел горизонт…
В первый день ему так и не удалось поджечь колесо. Смысл? Какой смысл подавать сигнал на ночь глядя. Чёрный дым в чёрное небо. Хотя спать он устраивался, ощущая себя настоящим победителем. Быть может даже самим Македонским или Наполеоном. Впрочем нет, сравнение с Наполеоном тут же ему разонравилось. Тот плохо кончил. И кончил, кстати, в полном одиночестве - по крайней мере, духовном. Кончил на острове.
Продолжение рассказа За бортом читайте на 8-й странице